Ваше высокопреосвященство, пишет Вам раб, увы не Божий, Никколо Кавальканти. Представляю, каково Вам получить письмо с того света, посему спешу успокоить – сия бумага составлена еще при жизни, накануне моей шахматной партии с госпожой Мортэнерой. Синьор Бьянко прекрасный наставник, но вот из меня ученик вышел, увы, бестолковый – премудрости игры оказались мне недоступны, посему выиграть надежды у меня нет. На Божью помощь уповать как-то неловко, утешаюсь лишь тем, что делал и буду делать все, что в моих силах дабы победить болезнь, до самой смерти. Впрочем, осталось мне недолго, я уже заражен. Хоть из отпущенного Дьяволом срока, мне осталось еще три года, но, видимо, не судьба. Может, черная смерть и впрямь кара Божья, тот самый Мор, предвещающий окончание времен. Ну да не моего ума дело.
Ваше высокопреосвященство, прошу простить путаность и бестолковость изложения так же, как Вы прощали мне все последние дни дерзкое обращение «преосвященство», уход от благословения, а последние пару месяцев и от исповеди. Меня можете не отпевать и не терзаться ни малейшими сомнениями по этому поводу. Согласен, я возомнил о себе слишком много, но мало ли – чужая душа потемки.
Не знаю для чего пишу это письмо. Видимо, устал от необходимости в одиночку нести свою тайну. Да и объясниться надо, пока не записали ни во вселенское зло, ни в святые. Мать наша церковь способна и на то, и на другое. Только умоляю, не воспринимайте это как исповедь. Исповедь подразумевает под собой раскаяние и твердое намерение не грешить. Я же ни каяться, ни праведничать не намерен.
Полагаю, для Вас уже не является секретом, что я продал душу Дьяволу. Я искал философский камень, способный излечить любую болезнь. Два года назад, когда алхимия была запрещена Святым престолом, смысл моей жизни грозил исчезнуть навсегда. Это тяжко – сознавать, что можешь помочь, но не иметь возможности сделать. Сатана указал мне, где достать трактат, в котором зашифрован рецепт лекарства от всех хворей, и дал пять лет жизни. Я оборудовал лабораторию в подвале, где и занимался своими опытами. Впрочем, результата пока нет. А к лекарствам, которые я продавал простым людям, мое чернокнижие отношения не имело. Хотя Дьявол был этим недоволен, и когда крысы разворотили мне всю аптеку, я поначалу решил, что это его рук дело. Впрочем, когда выяснилось, что пострадал весь город, мои опасения развеялись.
Перечитал написанное, ужаснулся. Если Вы, ваше высокопреосвященство, держите свое слово так же, как ваша церковная братия рангом помельче хранит тайну исповеди, гореть мне на костре. Впрочем, не доживу: или черная смерть заберет, или отдам душу хозяину на первой же пытке.
А с крысоловом вы, властьимущие, все ж поступили не по-человечески. Если уж обещали, надо заплатить. Да и крыс извести требовалось. Знаете, ваше преосвященство, подвернись случай, я бы эту чашу из церкви собственноручно утащил и крысолову отдал, лишь бы тварей хвостатых в городе духу не было. Кощунство? Возможно. А только проклял он нас всех от души, я в таких вещах разбираюсь. Да и ежели угодно Господу, чтоб Чаша у нас хранилась, так Он бы ее вернул. Впрочем, к Вашим молитвам о помощи Всевышний оказался столь же глух, как и к моим.
Но как же она танцевала!.. Кружилась на площади, окутанная алой дымкой. Дарила свою прекрасную улыбку всем и каждому. А я смотрел и чувствовал себя мальчишкой, честное слово. Не думал, что стоя одной ногой в могиле еще способен влюбиться. Это я о госпоже Мортэнере, Ваше преосвященство. Как увидел, понял, что готов пойти за ней хоть на край света.
Вы не представляете, насколько я испугался, когда узнал, что черная смерть, о которой недавно слышал во Флоренции, добралась и до нашего города. Увидел торговку амулетами и понял, что могу не успеть. А когда вечером ко мне пришел Шалиак, понял, что не успею. Видимо, тайну дьявольского трактата раскроет кто-нибудь другой. Если, конечно, Вы, ваше высокопреосвященство, не сожжете его вместе с черным алтарем.
Думаете, я лихорадочно бросился переводить? Ничего подобного. Мы заперлись с Шалиаком в лаборатории и честно пытались придумать, чем можно победить заразу. Нашли на столе блоху, которая ползала, как муха осенью. И пили. От страха и отчаяния. Пили много. На трезвую голову я бы никогда не предложил Шалиаку вскрывать наросты у заболевших. А он бы вряд ли согласился.
Я болен, ваше высокопреосвященство, у меня озноб, жар, мысли путаются в голове. Наверное, я заболел раньше, чем мне казалось. Прошу простить, восстановить последовательность событий мне сложно, особенно после трагической гибели синьора Альвареса и Шалиака. Отчетливей всего я помню лишь танец госпожи Мортэнеры на площади. До ужаса прекрасна – я только теперь до конца осознал смысл этой фразы.
Когда Вестник сообщил о гибели Шалиака, я впал в отчаяние. Один лекарь умер, второй вот-вот погибнет у меня на глазах. Я не умею лечить, меня мутит от вида крови. Вы могли стать свидетелем чуда Божьего, ваше преосвященство. Ничем иным я не могу объяснить, как Вестнику удалось уговорить меня вскрыть нарост на шее синьора Альвареса. При этом я ухитрился провести операцию, а не прирезать господина медикуса – вы не видели, как у меня дрожали руки. И я не устаю удивляться мужеству испанского лекаря: он сам командовал операцией. Воистину прекрасный человек. Его дух давал мне надежду и силы не опускать руки, а бороться дальше. Не подумайте ничего такого, ваше высокопреосвященство, я спасал людей ради погибшего лекаря, Вестника и его крысы, для которой он покупал у меня лекарства. На зло Шалиаку, который вопреки клятве Гиппократа, уговаривал меня убить начальника стражи, будучи сам уже мертвым.
Подозреваю, Вас мучит вопрос, на что ушли деньги, которые я от Вас получил. Они потрачены на ингредиенты для лекарств, и только. Встретимся на том свете, готов отчитаться за каждую монету.
А нынешнюю ночь я провел с госпожой Мортэнерой. Мы танцевали. А потом с синьором Альваресом пили весьма неплохое вино.
Ловино Варгасу и господину старьевщику уже ничего не грозит. Думаю, пережившим черную смерть сам черт не страшен. А потом госпожа Мортэнера предложила мне партию на город. Да плевать мне на город, я боролся за жизни людей. И чем бы не закончилась партия, если поветрие переживет хотя бы один человек, я буду считать свой долг выполненным.
Не буду перечитывать, а то начну исправлять и вымарывать. Что написал, то написал. На том свете мы с Вами еще встретимся, тогда и обсудим все вопросы. Я и так утомил Вас своим сумбурным рассказом.
За сим откланиваюсь. Искренне Ваш Никколо Кавальканти.
Ваше высокопреосвященство, прошу простить путаность и бестолковость изложения так же, как Вы прощали мне все последние дни дерзкое обращение «преосвященство», уход от благословения, а последние пару месяцев и от исповеди. Меня можете не отпевать и не терзаться ни малейшими сомнениями по этому поводу. Согласен, я возомнил о себе слишком много, но мало ли – чужая душа потемки.
Не знаю для чего пишу это письмо. Видимо, устал от необходимости в одиночку нести свою тайну. Да и объясниться надо, пока не записали ни во вселенское зло, ни в святые. Мать наша церковь способна и на то, и на другое. Только умоляю, не воспринимайте это как исповедь. Исповедь подразумевает под собой раскаяние и твердое намерение не грешить. Я же ни каяться, ни праведничать не намерен.
Полагаю, для Вас уже не является секретом, что я продал душу Дьяволу. Я искал философский камень, способный излечить любую болезнь. Два года назад, когда алхимия была запрещена Святым престолом, смысл моей жизни грозил исчезнуть навсегда. Это тяжко – сознавать, что можешь помочь, но не иметь возможности сделать. Сатана указал мне, где достать трактат, в котором зашифрован рецепт лекарства от всех хворей, и дал пять лет жизни. Я оборудовал лабораторию в подвале, где и занимался своими опытами. Впрочем, результата пока нет. А к лекарствам, которые я продавал простым людям, мое чернокнижие отношения не имело. Хотя Дьявол был этим недоволен, и когда крысы разворотили мне всю аптеку, я поначалу решил, что это его рук дело. Впрочем, когда выяснилось, что пострадал весь город, мои опасения развеялись.
Перечитал написанное, ужаснулся. Если Вы, ваше высокопреосвященство, держите свое слово так же, как ваша церковная братия рангом помельче хранит тайну исповеди, гореть мне на костре. Впрочем, не доживу: или черная смерть заберет, или отдам душу хозяину на первой же пытке.
А с крысоловом вы, властьимущие, все ж поступили не по-человечески. Если уж обещали, надо заплатить. Да и крыс извести требовалось. Знаете, ваше преосвященство, подвернись случай, я бы эту чашу из церкви собственноручно утащил и крысолову отдал, лишь бы тварей хвостатых в городе духу не было. Кощунство? Возможно. А только проклял он нас всех от души, я в таких вещах разбираюсь. Да и ежели угодно Господу, чтоб Чаша у нас хранилась, так Он бы ее вернул. Впрочем, к Вашим молитвам о помощи Всевышний оказался столь же глух, как и к моим.
Но как же она танцевала!.. Кружилась на площади, окутанная алой дымкой. Дарила свою прекрасную улыбку всем и каждому. А я смотрел и чувствовал себя мальчишкой, честное слово. Не думал, что стоя одной ногой в могиле еще способен влюбиться. Это я о госпоже Мортэнере, Ваше преосвященство. Как увидел, понял, что готов пойти за ней хоть на край света.
Вы не представляете, насколько я испугался, когда узнал, что черная смерть, о которой недавно слышал во Флоренции, добралась и до нашего города. Увидел торговку амулетами и понял, что могу не успеть. А когда вечером ко мне пришел Шалиак, понял, что не успею. Видимо, тайну дьявольского трактата раскроет кто-нибудь другой. Если, конечно, Вы, ваше высокопреосвященство, не сожжете его вместе с черным алтарем.
Думаете, я лихорадочно бросился переводить? Ничего подобного. Мы заперлись с Шалиаком в лаборатории и честно пытались придумать, чем можно победить заразу. Нашли на столе блоху, которая ползала, как муха осенью. И пили. От страха и отчаяния. Пили много. На трезвую голову я бы никогда не предложил Шалиаку вскрывать наросты у заболевших. А он бы вряд ли согласился.
Я болен, ваше высокопреосвященство, у меня озноб, жар, мысли путаются в голове. Наверное, я заболел раньше, чем мне казалось. Прошу простить, восстановить последовательность событий мне сложно, особенно после трагической гибели синьора Альвареса и Шалиака. Отчетливей всего я помню лишь танец госпожи Мортэнеры на площади. До ужаса прекрасна – я только теперь до конца осознал смысл этой фразы.
Когда Вестник сообщил о гибели Шалиака, я впал в отчаяние. Один лекарь умер, второй вот-вот погибнет у меня на глазах. Я не умею лечить, меня мутит от вида крови. Вы могли стать свидетелем чуда Божьего, ваше преосвященство. Ничем иным я не могу объяснить, как Вестнику удалось уговорить меня вскрыть нарост на шее синьора Альвареса. При этом я ухитрился провести операцию, а не прирезать господина медикуса – вы не видели, как у меня дрожали руки. И я не устаю удивляться мужеству испанского лекаря: он сам командовал операцией. Воистину прекрасный человек. Его дух давал мне надежду и силы не опускать руки, а бороться дальше. Не подумайте ничего такого, ваше высокопреосвященство, я спасал людей ради погибшего лекаря, Вестника и его крысы, для которой он покупал у меня лекарства. На зло Шалиаку, который вопреки клятве Гиппократа, уговаривал меня убить начальника стражи, будучи сам уже мертвым.
Подозреваю, Вас мучит вопрос, на что ушли деньги, которые я от Вас получил. Они потрачены на ингредиенты для лекарств, и только. Встретимся на том свете, готов отчитаться за каждую монету.
А нынешнюю ночь я провел с госпожой Мортэнерой. Мы танцевали. А потом с синьором Альваресом пили весьма неплохое вино.
Ловино Варгасу и господину старьевщику уже ничего не грозит. Думаю, пережившим черную смерть сам черт не страшен. А потом госпожа Мортэнера предложила мне партию на город. Да плевать мне на город, я боролся за жизни людей. И чем бы не закончилась партия, если поветрие переживет хотя бы один человек, я буду считать свой долг выполненным.
Не буду перечитывать, а то начну исправлять и вымарывать. Что написал, то написал. На том свете мы с Вами еще встретимся, тогда и обсудим все вопросы. Я и так утомил Вас своим сумбурным рассказом.
За сим откланиваюсь. Искренне Ваш Никколо Кавальканти.
)))))